Соколов-Митрич, как водится, с утра пораньше клевещет на российскую действительность: Государственная дума приняла поправки к Гражданскому кодексу, ужесточающие меры против вторжения журналистов в частную жизнь граждан, пишет «Коммерсантъ». В действующей редакции 152 статья Гражданского кодекса, запрещая распространять порочащую информацию, позволяет ему обратиться в суд с требованием о публикации опровержения и компенсации морального вреда. Новая версия статьи дает гражданину возможность требовать уничтожения «материальных носителей» информации, а также удаления информации из интернета. На вопрос «Коммерсанта», почему в тексте статьи нет пояснения термин «материальные носители», глава думского комитета по гражданскому законодательству Павел Крашенинников лишь пообещал, что уничтожаться будут тиражи изданий, а «серверы издательств отбираться не будут».<
Я вот думаю. Очевидно же, что сам журналист, написавший статью, является материальным носителем информации. Стало быть, судебный исполнитель берет лом, заходит во двор, где живет "носитель", и ждет.../i>
ногда по телевизору мельком можно было увидеть трупы бородатых мужчин. Но что это за люди? Почему они ушли в лес? Чем они руководствуются? Я всегда хотела задать им эти вопросы лично. Не для того, чтобы понять – я уже несколько лет регулярно работаю на Северном Кавказе, и почему они это делают, я примерно себе представляю. Я хотела получить эти ответы от них лично. Хотела их собственными словами нарисовать их же психологические и человеческие портреты, чтобы больше никто не мог сказать и подумать: мы сражаемся с обезличенным злом, с монстрами, которые уходят в лес, с ног до головы пропитанные желанием убивать и уничтожать. Я вообще считаю, что когда хочешь решить проблему, нужно четко понимать, кто и зачем находится по другую ее сторону и какой он. Но, как говорит один мой друг и коллега, люди чувствуют, что не надо этим интересоваться, что тема эта – табуированная. Я хотела бы сразу и четко обозначить свою позицию – я не правозащитница. Более того, позиция многих правозащитников на Северном Кавказе вызывает во мне раздражение, так как эти люди чаще защищают "сторону проблемы". То есть если ты оказался по ту лесную сторону, то автоматически получаешь право на их защиту. Я же считаю, что права должны защищаться индивидуально, каждый случай расследоваться по обстоятельствам, и если человек совершил серьезные противозаконные действия, его защищать нечего. Но проблема также и в том, что в вашей республике многие оказываются по ту сторону потому лишь только, что их захотели туда переместить, что их обвинили заведомо, а инструментов для защиты не предоставили. ... Я всегда считала, что жизнь, особенно молодую жизнь, нужно сохранять. Несколько раз я становилась свидетелем ужасных сцен, когда силовики приглашали мать во время спецоперации и она уговаривала своего ребенка выйти из осажденного дома. Но они никогда не выходят, не потому что, как сами они говорят, тверды и непоколебимы в своей вере и спешат в рай. Просто они не ждут милосердия. А не ждут милосердия они потому, что никогда в республике Дагестан с момента начала противостояния боевиков и силовиков, прецедентов милосердия не было. Как же можно извлечь кого-то из осажденного дома, если у человека, находящегося там, выборов всего два: первый – умереть быстро, а второй – пройти чудовищные избиения и пытки, выдать десятка два имен и умирать долго, болезненно? Обычно нам говорят, что мы – журналисты – все преувеличиваем. Но, вы знаете, даже когда я стараюсь преуменьшить, описывая действительность Северного Кавказа, иностранные читатели спрашивают меня: "Скажите, вы это придумали?" Нет, это придумала не я. На то, что происходит в вашей республике, у меня фантазии бы не хватило. Во время подготовки предыдущего моего репортажа о дагестанском бандподполье два года назад мне пришлось оказаться в морге, где я своими глазами видела, как сотрудники полиции продают трупы только что уничтоженных в спецоперации боевиков их родителям. Я видела тела, я помню их лица и помню, как они лежали. Я помню слова, которыми обменивались продавцы и покупатели. Я помню, как они торговались. И, скажу еще раз, к сожалению, не я все это придумала. Когда был опубликован этот репортаж, со мной связались из местной администрации президента и попросили больше не приезжать и не выносить сор из избы. Но я не считаю, что целая республика и целый регион может быть чьей-то личной избой. Прежде, чем я перейду к причине, по которой я пишу вам это письмо, я хотела бы уточнить – я не являюсь защитницей боевиков, любая религиозная пропаганда наводит на меня ужас, я смертельно боюсь терактов, и если я когда-нибудь и стану что-то защищать, то лишь устои светского государства. Но мне кажется, что народ, утративший способность ценить просто человеческую жизнь, в конце концов изничтожит себя сам.