q_w_z: (Clouseau)
Вот как, к примеру, рассуждал царь Пергама Эвмен, когда отказал Антиоху III в союзе против Рима: «Я лично, - сказал он, - в случае победы римлян спокойно буду править в своей стране; если же победителем окажется Антиох, то я могу ждать, что все будет у меня отнято, или же могу ждать, что, сохранив все свое, я буду царствовать так, что он будет царствовать надо мною». (Аппиан. «Римская история». Книга XI)

Впрочем, Эвмен ошибся. Он экстраполировал на будущее современную ему политику римлян, когда они, борясь за гегемонию, щедро вознаграждали союзников и не покушались на их автономию. Но еще при жизни Эвмена гегемония Рима стала абсолютной, и «эра вассалов» сменилась на «эру лакеев». Последние годы царствования Эвмена были омрачены мелочными придирками Сената, и даже попыткой спровоцировать его брата на переворот. А еще через несколько десятилетий Рим вообще проглотил Пергам, исчезла сама династия Атталидов и «разобрана на органы» служившая ей государственная элита. Между тем, в случае победы Антиоха, сам принцип сборки мира в единую империю был бы иным, вассально-монархическим, и династия Атталидов могла бы сохраниться в роли потомственных сатрапов Пергама или в роли общеимперских грандов. Пергамская державная элита при этом влилась бы в общеимперскую без каких-либо затруднений и понижения статуса.

Слепота Эвмена, конечно, удивляет. Ключевое отличие римского имперского строительства от имперского строительства эллинистических царей не могло не бросаться в глаза в ту эпоху. Ни один из внешних Риму аристократических кланов не имел ни малейшего шанса быть интегрированным в римский нобилитет, стать римским сенаторским кланом.


http://culturgy.livejournal.com/10350.html
q_w_z: (Clouseau)
«Главная мысль Агрария-расстриги: «Поле живое. Не в переносном смысле, в буквальном. В нем живности от микробов до червей и прочее — 300 — 400 кг на кубометр почвы. И поэтому зерно посеять — это не гвоздь вбить в доску, а жильца поселить в общежитие»
...
«Главная мысль Агрария-расстриги: «Поле живое. Не в переносном смысле, в буквальном. В нем живности от микробов до червей и прочее — 300 — 400 кг на кубометр почвы. И поэтому зерно посеять — это не гвоздь вбить в доску, а жильца поселить в общежитие»
...
«Национализм не тогда, когда ты хвалишь свой народ, а я свой, и даже не тогда, когда ты свой народ хвалишь, а мой хулишь, а я делаю то же самое. Это страсти, они проходят. Национализм — это когда ты говоришь: мои подонки лучше твоих подонков, — а я делаю то же самое.»
...
«Это только разделение труда привело людей к тому, что одни добывают продукт, а другие сочиняют перспективы. Но и теперь человек-рука и человек-мозг существуют только в теории, на самом же деле это просто инвалиды и к «целому» человеку предстоит еще вернуться.
Но долог этот путь, а жизнь коротка, и человек нет-нет да и завопит: зачем я живу, и неужели жизнь — это черточка, тире на памятнике между годом рождения и годом смерти моей?
Жалкий отрезочек пути, где более или менее понятны причины и следствия тире — вот и вся твоя дорога. Ни более отдаленных причин, ни более отдаленных следствий я не знаю, но неужели я как тень?…»
...
«Но если пути его неисповедимы, то почему не допустить и третье? А вдруг он считает, что мы достигли того уровня, когда сами сможем установить на земле закон добра? Кто может доказать, что это не так, если пути его неисповедимы? Доказать это некому.
Но если это допустить, тогда получается, что наступили времена, когда даже для верующих вера в человека и есть вера в бога.
И тогда наступит век, когда люди станут радоваться неравенству равных, потому что оно будет не для насилия над остальными, а на пользу им.
И если ты веришь, что воля есть божье достояние и подарок человеку, то вера в людей и есть высшее проявление веры в бога, который считает, что теперь мы и сами выпутаемся. И еще раз спрашиваю: кто может доказать, что это не так?»
...
«Считается, и ему так кажется, что он просто восстановил потраченные силы, вроде как в машину залил новый бензин. Но это ошибка. Потому что после заливки машина осталась прежняя, а человек после отдыха уже другой.
И потому даже в момент обычного отдыха тела к человеку приходит маленькое незаметное вдохновение, и он догадывается, как быть ловчее. Т. е. он от передышки к передышке растет, становится мастером. А машина не растет, и остается прежней, и только изнашивается. Человек устает не потому, что в нем пища кончилась, — устают и сытые, — а потому, что он уже другой, а пытается делать прежнее. Человек устает потому, что в деле своем остановился, и дело уже мешает его развитию, и значит, надо и в деле что-то менять.»
...
«Сережа, самую лучшую молитву, которую я узнал, я прочел у Фолкнера. Ее придумал покалеченный человек, бывший морской пехотинец: «Господи, прости нас, сукиных детей». Сережа, все остальное человек должен сделать сам.»
...
«Сережа, самую лучшую молитву, которую я узнал, я прочел у Фолкнера. Ее придумал покалеченный человек, бывший морской пехотинец: «Господи, прости нас, сукиных детей». Сережа, все остальное человек должен сделать сам.»
...
«Сверхчеловеков придумал Ницше, но фашисты вывернули и его. Ницше объявил — сверхчеловеку все дозволено. Тоже не сахар, но фашисты постановили — кому все дозволено, тот и есть сверхчеловек»
...
«— Давай, Зотов, всю правду. От рождения.
— Рождение мое покрыто тайной, — сказал дед.
— Как это? — радостно испугался председатель и стал рыться в бумагах. — Какой тайной? В чем тайна? — И запредвкушал, глазами забегал.
— Тайна в том, — сказал дед, — что я мог и не родиться, однако родился.
— Ну дак и я родился, — сказал председатель.
— Ну дак и твое рождение покрыто тайной, — сказал дед.»
...
«Ну, конечно, народ побежал по цехам рассказывать, а не верит никто. Ладно. Прошло сколько-то времени. Велят Афоне электромотор со склада доставить. Дали ему лошадь с телегой-грабаркой, наряд выписали, спрашивают: «Грузчиков сколько?» А он головой мотает — нисколько не надо. Тут вовсе шухер поднялся. Не верили? Сейчас поглядите! А в электромоторе с ящиком — около пятисот кило. Не тонна, конечно. Но тоже вес для человека неподъемный. Ну, тут дело чистое — привезет, значит, правда — сила звериная, не привезет — брехня. Привез. Вот так-то.
А потом кладовщик рассказал, как дело шло. Складские, сколько их есть, ящик к воротам подтащили. Афоня боком телегу повернул, один борт снял, два колеса снял — телега набок и завалилась, на две оси. Афоня покаты, бревна, окованные для этих дел, на телегу пристроил, а другими концами под ящик. Потом лошадь выпряг, с другой стороны за телегу завел, к хомуту вожжи привязал и к ящику, потом сказал: «Ц-ц-ц…» — и свистнул. Лошадь потянула, и электромотор по бревнам-покатам на телегу полез. Ну а потом все наоборот — Афоня оси приподнимал по очереди и колеса надевал. Чеки вбил, борт поставил. Лошадку запряг и уехал.
Всю заводскую столовую от хохота качало. Вот и проверь у мужика силу, если у него голова на плечах.»
...
«– А что будет? - спрашивает Зотов.
– Нет… видно, правды здесь не добьешься, - говорит Клавдия. - Надо в профком идти… или выше.
– Лучше выше, - говорит дед. - Выше надежней. Прямо к Михаилу Архангелу, - так и так, Михаил, у меня задница, как у твоей кобылы, а муж не трепещет, - накажи его, Архангел Михаил, как того змея!»
...
«Математика - это тайная надежда, что допущенное упрощение сойдёт безнаказанно.»
...
q_w_z: (Clouseau)
The word “hate,” for example, has been redefined to mean disagreement with the political objectives of the Sexual Revolution. Christians are accused of “hating” gay people for disagreeing with gay marriage. But if Christians truly believe that the gay lifestyle puts people further from God, then would it not actually be hate to endorse gay marriage? Because the opponents of Christianity do not take it seriously, they expect Christians to ignore its teachings, as well. Gay activists are demanding that Christians ignore, abandon, or repudiate fundamental Christian teachings—and on top of it all, they are demanding that Christians stop caring about the souls of the gay people they know and love. This silence would in actuality function like hatred.
...
And just as “hate” has been redefined, “love” has been redefined as well. Love once meant wanting what was best for the other. Thus, loving someone would mean telling that person if you thought their lifestyle was harmful, no matter how difficult or painful that conversation might be. Now, our culture seems to think that love means agreeing with someone and supporting their lifestyle regardless of what you believe. Love is now only a feeling, not an action rooted in belief.

https://www.lifesitenews.com/news/hate-i-do-not-think-that-word-means-what-you-think-it-means
q_w_z: (Clouseau)
Аналитический язык доверчив к контексту - а что ему остается? Он упрощает свою грамматику, насыщает множеством разных смыслов омонимы, предлагая нам догадываться, в чем же дело, с помощью средств, находящихся за пределами этого языка - в культуре, реальности как таковой. Напротив, синтетический язык не доверяет окружающей реальности - он предпочитает своими средствами и как можно точнее обозначать смыслы и значения, чтобы не было опасной, как ему кажется, двусмысленности. Если "любил", значит мужчина, а если "любила", будьте уверены, что женщина. Конечно, не всегда это у него получается ("люблю" в русском тоже не различается по роду), но тенденция налицо.

И что же выходит? Аналитический язык с его доверием реальности, окружающему миру, обстоятельствам сосуществования людей в обществе, известным каждому, оказывается неизбежно "приземленным", укоренненым в материальной жизни, в эмпиризме и прагматизме. Действительно, нужно крепко стоять на земле, нужно иметь дело с одним единственным реальным миром, а не десятками выдуманных, чтобы пользоваться контекстом и быть уверенным в его истинности. Так действуют англичане и американцы; так действуют и китайцы, реализм и прагматизм которых хорошо известен.

А вот синтетическим языкам приходится туже. Вынужденные, по максиме стоиков, "все свое носить с собой", они слишком легко теряют почву под ногами.


http://hyperboreus.livejournal.com/138058.html
q_w_z: (Clouseau)
...спасение заключается только в мирной работе по воспитанию личности. Это не так безнадежно, как может показаться. Власть демонов огромна, и наиболее современные средства массового внушения — пресса, радио, кино etc. — к их услугам. Тем не менее христианству было по силам отстоять свои позиции перед лицом непреодолимого противника, и не пропагандой и массовым обращением — это произошло позднее и оказалось не столь существенным, — а через убеждение от человека к человеку. И это путь, которым мы также должны пойти, если хотим обуздать демонов.

Трудно позавидовать вашей задаче написать об этих существах. Я надеюсь, что вам удастся изложить мои взгляды так, что люди не найдут их слишком странными. К несчастью, это моя судьба, что люди, особенно те, которые одержимы, считают меня сумасшедшим, потому что я верю в демонов. Но это их дело так думать; я знаю, что демоны существуют. От них не убудет, это так же верно, как то, что существует Бухенвальд.

Карл Густав Юнг. 11 мая 1945
http://www.cluber.com.ua/lifestyle/psihologiya-lifestyle/2015/11/karl-gustav-yung-demonov-privlekayut-massyi/
q_w_z: (Clouseau)
Many people jump to the conclusion that only psychopaths or sadists—individuals entirely different from us—could ever strap on a suicide vest or wield an executioner's sword. But sadly that assumption is flawed. Thanks to classic studies from the 1960s and 1970s, we know that even stable, well-adjusted individuals are capable of inflicting serious harm on human beings with whom they have no grievance whatsoever. Stanley Milgram's oft-cited “obedience to authority” research showed that study volunteers were willing to administer what they believed to be lethal electric shocks to others when asked to do so by a researcher in a lab coat. Fellow psychologist Philip Zimbardo's (in)famous Stanford Prison Experiment revealed that college students assigned to play the part of prison guards would humiliate and abuse other students who were prisoners.

These studies proved that virtually anyone, under the right—or rather the wrong—circumstances, could be led to perpetrate acts of extreme violence. And so it is for terrorists. From a psychological perspective, the majority of adherents to radical groups are not monsters—much as we would like to believe that—no more so than were the everyday Americans participating in Milgram's and Zimbardo's investigations. As anthropologist Scott Atran notes, drawing on his long experience of studying these killers, most are ordinary people. What turns someone into a fanatic, Atran explained in his 2010 book Talking to the Enemy, “is not some inherent personality defect but the person-changing dynamic of the group” to which he or she belongs.

For Milgram and Zimbardo, these group dynamics had to do with conformity—obeying a leader or subscribing to the majority view. During the past half a century, though, our understanding of how people behave both within and among groups has advanced. Recent findings challenge the notion that individuals become zombies in groups or that they can be easily brainwashed by charismatic zealots. These new insights are offering a fresh take on the psychology of would-be terrorists and the experiences that can prime them toward radicalization.
In particular, we are learning that radicalization does not happen in a vacuum but is driven in part by rifts among groups that extremists seek to create, exploit and exacerbate. If you can provoke enough non-Muslims to treat all Muslims with fear and hostility, then those Muslims who previously shunned conflict may begin to feel marginalized and heed the call of the more radical voices among them. Likewise, if you can provoke enough Muslims to treat all Westerners with hostility, then the majority in the West might also start to endorse more confrontational leadership. Although we often think of Islamic extremists and Islamophobes as being diametrically opposed, the two are inextricably intertwined. And this realization means that solutions to the scourge of terror will lie as much with “us” as with “them.”
...
In short, terrorism is all about polarization. It is about reconfiguring intergroup relationships so that extreme leadership appears to offer the most sensible way of engaging with an extreme world. From this vantage, terrorism is the very opposite of mindless destruction. It is a conscious—and effective—strategy for drawing followers into the ambit of confrontational leaders. Thus, when it comes to understanding why radical leaders continue to sponsor terrorism, we need to scrutinize both their actions and our reactions. As editor David Rothkopf wrote in Foreign Policy after the Paris massacres last November, “overreaction is precisely the wrong response to terrorism. And it's exactly what terrorists want.... It does the work of the terrorists for the terrorists.”
Currently counterterrorism efforts in many countries give little consideration to how our responses may be upping the ante. These initiatives focus only on individuals and presume that radicalization starts when something happens to undermine someone's sense of self and purpose: discrimination, the loss of a parent, bullying, moving, or anything that leaves the person confused, uncertain or alone. Psychologist Erik Erikson noted that youths—still in the process of forming a secure identity—are particularly vulnerable to this kind of derailment [see “Escaping Radicalism,” by Dounia Bouzar, on page 40]. In this state, they become easy prey for radical groups, who claim to offer a supportive community in pursuit of a noble goal.
...
Outside of our prison experiment, the story goes something like this: Radical minority leaders use violence and hate to provoke majority authorities to institute a culture of surveillance against minority group members. This culture stokes misrecognition, which drives up disidentification and disengagement from the mainstream. And this distancing can make the arguments of the radicals harder to dismiss. Our point is that radical minority voices are not enough to radicalize someone, nor are the individual's own experiences. What is potent, though, is the mix of the two and their ability to reinforce and amplify each other.


Fueling Terror: How Extremists Are Made - Scientific American
q_w_z: (Clouseau)
Есть, правда, вопрос города. Ни одного убедительного модернистского города в Европе или Америке построить не удалось. Город разрушается модернизмом – это азбука. Андрей Боков вот предложил вообще не сопоставлять исторические города и модернистские, не судить одно по меркам другого. Но там же люди живут, а не пластические ценности, люди же сопоставляют, где лучше. Логика Корбюзье – полянки, на них стоят скульптуры, а всё это соединено дорогами – это разрушение города. Здесь я согласен с Алексеем Новиковым, который недавно очень ярко про это написал. Корбюзье в этом смысле – зло, и прав Иосиф Бродский, есть у него нечто общее с Люфтваффе.

Только я не предлагаю устроить показательный процесс, выкопать труп Корбюзье и повесить его на Калининском проспекте, это не так. Надо понимать, что традиционный европейский город не умел отвечать на вопрос про массовое жилье. Мы прекрасно знаем, как выглядело жильё для бедных в чудеснейшем, прекраснейшем европейском Лондоне времён Диккенса. Это была гуманитарная катастрофа, существование уровня Освенцима: три метра на человека, отсутствие всяческих удобств, эпидемии. Нечеловеческое существование. Модернистские архитекторы отвечали на вопрос: как спасти этих людей. В чём их можно обвинять? Спасение людей и сохранение морфологии города – вещи разного порядка, спасение людей важнее.

Но уже всех спасли. У вас больше нет этой индульгенции, что вы строите жилье для людей. Вы строите квадратные метры для денег, а это совсем другая история. Классический город с улицами, где есть красная линия, фасад как институт общения между тем, кто идет по улице, и тем, кто живет в доме; двор как отдельное пространство – всё это сложнейшие цивилизационные институты, которые модернизм разрушил, не успев понять, что они есть. Это ценности, за которые я бы поборолся. Есть, правда, один авангардный город, сделанный без влияния Корбюзье – Тель-Авив, город Баухауза. Он куда убедительнее. Но там сохраняется традиционная морфология европейского города. С позиций Корбюзье – пассеизм какой-то.


http://archi.ru/russia/68123/grigorii-revzin-net-nikakoi-metodologii-sploshnoe-shamanstvo
q_w_z: (Clouseau)
...бытует ошибочное суждение о том, что существует некий организованный «сектор гражданского общества», в котором общественные институты формируются сами собой и объединяются, чтобы проявить интересы и волю граждан. Басня гласит, что границы этого сектора чтутся государством и «частным сектором», которые оставляют безопасное пространство для неправительственных и некоммерческих организаций, чтобы они могли отстаивать такие вещи как гражданское право, свобода слова и подотчетное правительство.

Звучит как отличная идея. Но будь это все взаправду, оно бы не существовало десятилетиями. По крайней мере, начиная с 1970–х, такие участники «гражданского общества» как профсоюзы и церкви слегли под непрерывным наступплением свободно–рыночного этатизма, превратившего это «гражданское общество» в покупательский рынок для политических фракций и корпоративных интересов, позволяющий оказывать влияние на расстоянии вытянутой руки. В последние сорок лет стало заметно огромное распространение научно–исследовательских центров и государственных неправительственных организаций, чья цель, скрытая всем их словоблудием – выполнять политические программы по договоренности


Перевод https://security.dirty.ru/dzhulian-assanzh-google-ne-to-chem-kazhetsia-1033220/
Оригинал: https://security.dirty.ru/dzhulian-assanzh-google-ne-to-chem-kazhetsia-1033220/
q_w_z: (Clouseau)
...результатом которого стал не циклический спад, а экономика, аннулировавшая прежние радужные обещания. Произошел даунгрейд, отобразившийся не только в росте безработицы, но и в резком увеличении неформального сектора. Но вместо того чтобы признать безрадостность нового мира, совсем не дивного, на него спроецировали концепцию шеринга, ставшую идеологией фирм, претендовавших на роль the next big thing. То есть экономика знаний потеряла актуальность, перестала быть горизонтом ближайшего будущего, но ее аппарат был опрокинут на обычную, материальную экономику, для чего понадобились определенные объекты-переводчики, коммуникаторы, позволяющие работать со стандартными экономическими предметами (услугами, товарами, трудом и т. д.) так, словно бы это предметы той свободной, открытой и, главное, бесплатной экономики, в которой давно решены проблемы дефицита, неравенства и коллаборации. Ближе всего к программному обеспечению и прочим нематериально-когнитивным активам оказались неожиданные вещи: с одной стороны, все те же дрели, а с другой — все ненужное и готовое отправиться на помойку. Они стали максимальным приближением к идеальному миру экономики знаний, в котором каждый объект увеличивает свою стоимость в процессе обмена и потребления. Одни вещи почти не уменьшают своей стоимости по причине своей долговечности, тогда как другие точно так же почти не уменьшают ее, поскольку уменьшать уже нечего. Так что если у вас не получилось экономики знаний, шеринг — это second best в том мире, в котором лучшее уже невозможно.
Абсолютно гладкая и позитивная экономика знаний 2000‑х годов не была реализована (и вряд ли будет), но стала интерфейсом, позволяющим справляться с депрессией (во всех смыслах): например, низкую покупательную способность можно представить как желание шерить, а не покупать, — желание экологичное, ориентированное на всеобщее благо и использование простаивающих ресурсов. Поденного рабочего или мальчика на побегушках можно изобразить независимым подрядчиком, который принимает участие в чем‑то действительно новом и важном, а может даже занимается инновациями...

http://primerussia.ru/article_materials/639

ППКС

Jan. 25th, 2016 02:34 pm
q_w_z: (Clouseau)
И вот такая "демократическая" альтернатива Путину меня как-то сильно не радует.
В том числе с учетом того, что я в последнем абзаце написал. Я все больше прихожу к выводу, что приход к власти Путина - это вполне закономерное итог именно такой идеологии советской элиты и ее поведения в постсоветский период. Те события, о которых я там пишу - это следствие презрения и страха элиты перед остальным населением страны. Отсюда поддержка авторитарного переворота Ельцина (страх перед ВС, который они воспринимали как олицетворение "народа"), поддержка авторитарной ельцинской конституции, чтобы страной правил фактически один человек, которого будет контролировать элита, приватизация ударными темпами, чтобы как можно скорее передать собственность в частные руки, чтобы не дать опомнившемуся "быдлу" этот процесс остановить или не дай бог обратить вспять, грязная предвыборная кампания 96 года, "побочным" эффектом которой стала полная и окончательная потеря уважения к демократическим процедурам.


http://andronic.livejournal.com/759308.html?thread=9054476
q_w_z: (Clouseau)

Есть такой термин в политической науке «Опрокидывающие выборы». Это такое явление, когда оппозиционные силы обычно после долгих лет участия в выборах или бойкотирования выборов, или участия в выборах без особенного результата вдруг получают на них вот такой необыкновенный результат, который позволяет им если не сформировать большинство в новом парламенте или не занять президентское кресло, то, по крайней мере, сильно увеличить свою долю в политической системе и, соответственно, уже значимо влиять на процесс принятия решений. Вот такие опрокидывающие выборы прошли сейчас, например, в Венесуэле, стране, о которой много кем и не только мною было сказано, что политический режим ее чрезвычайно похож на наш собственный.
...
Это вот прекрасный такой максимализм, характерный для молодых демократий: если нельзя победить, то нечего и участвовать. Если прям, вот, не всё мое, то я туда вообще не пойду, обижусь, дома буду сидеть. Не надо, дорогие товарищи, так себя вести.

Значит, принцип бытия в политической системе – это политическое участие. Если вы не участвуете, значит, вас не существует, нет другого способа обрести субъектность. Участвовать надо. Для чего надо участвовать? Надо участвовать для того, чтобы организовывать своих сторонников, занимать собою общественное мнение и третье, не самое важное, получать хоть какой-то результат.

Значит, целью участия в выборах (прошу прощения, опять же, за политологический цинизм) является не получение какого-то числа мандатов. Во многом целью участия является само участие.
...
Но с другой стороны, легитимизация связывает и тот режим, который эти выборы организовывает и эти правила устанавливает. Мы знаем с вами (и я об этом говорила многократно), что для промежуточных режимов вроде нашего облегчение их пути к мирной демократизации состоит в для начала хотя бы имитации как можно большего количества демократических институтов. Наука знает, что чем больше институтов демократии режим имитирует, тем легче и быстрее он станет не обязательно сияющей либеральной демократией, какой мы хотели бы видеть, но он станет демократичнее, чем он есть в данный момент.
...
Плохо в них то, что они противны идее прогресса. В их сердце золотое слово «стабильность», которое они понимают как неизменность. При этом, кстати, это вступает в противоречие с тем, что режим сам постоянно трансформируется. То есть они вот такие, гибкие, и это одно из лучших их свойств.

Но! Прогрессировать они не любят и народам своим не позволяют. Поэтому гибридные режимы не дают своим гражданам выбиться, скажем так, в третий мир и жить лучше, чем они живут сейчас. Они стагнируют. Ну, если вам нравятся оценочные термины, можно сказать «загнивают». Можно сказать не «загнивают», а просто, вот, таким вот своим образом живут.

В условиях быстрого научно-технического прогресса и всяких изменений, которые переживает человечество, в общем, довольно обидно не попасть на этот поезд, который едет в будущее. Но, опять же, никто не обязан быть особенно прогрессивным. Если можно жить в таком режиме, то можно, в принципе, жить и в таком режиме. Но главный их недостаток именно такой.

Я бы еще один момент хотела отметить. Когда говоришь, что революционной ситуации у нас чего-то не видать и перспектив немедленного разрушения политической системы тоже не видно, это часто понимают в том смысле, что «Вот, ну, значит, ничего не изменится. Как оно всё есть, так оно и будет». Это не так.

Режим трансформируется. Он постоянно трансформируется. А сейчас он трансформируется даже быстрее, чем раньше. Он свой период стабильности уже пережил, он входит в период турбулентности.

Режим стремится к стабильности, которую, еще раз повторюсь, он понимает как «Завтра не наступит никогда». Он ее понимает как неподвижность. Значит, эта цель является нереалистичной, он ее не достигает никогда и не может ее достигнуть, потому что так не бывает. Всё, что находится во времени, всё меняется.

На пути к этой своей недостижимой цели он может действовать чрезвычайно хаотично и производить, наоборот, довольно высокую степень нестабильности как внутри, так и снаружи. Это один из парадоксов гибридных режимов.
...
Смерть парламентаризма – это подавляющее парламентское большинство. Если есть вот такое вот единство, если есть простое большинство, тем более конституционное, значит, в парламенте не происходит того, что там должно происходить, а именно борьбы интересов.

Если фракций много, не важно, какие это фракции – фракция раз, два, три, четыре, пять. Их политическая принадлежность вообще меня сейчас не интересует. Они вынуждены будут торговаться между собой, а администрация президента вынуждена будет торговаться с ними. Это уже гораздо больше похоже на нормальный политический процесс, чем то, что мы имели в 4-м, 5-м, 6-м созывах. Ну, 6-й – он немножко поинтереснее из-за этой самой нашей политической турбулентности, но тем не менее.

Соответственно, чем больше разного народу пролезет в Думу разными путями, тем лучше для нашего общего политического здоровья, тем лучше для нашего молодого и хрупкого парламентаризма. Мне кажется, что выборы 2016 года для этого дают некоторые шансы, опять же, по сравнению с тем, что было до этого.


[livejournal.com profile] _niece на http://echo.msk.ru/programs/personalno/1674650-echo/
q_w_z: (birdy)
[livejournal.com profile] synthesizer собирает анамнез российской провинции. Вот какая картина получается: «<практически любой населенный пункт> мало изменился за последние несколько сотен лет — те же добротные купеческие каменные дома, те же храмы, та же Ока… только все обветшавшее донельзя». А если сотни лет сузить до послед­них двадцати — тридцати, предстанет такая картин(к)а: «Словно в одночасье исчезли тушенка со шпротами (это о местных заводах. — В.К.), а за ними пропала и зарплата. Люди ждали, ждали… и стали охотиться на птицу, зверей, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды. Не все, конечно. Многие, чтобы скрасить ожидание, запили». И, конечно, родственное выражению «Пожрала саранча»: «Купили москвичи». И: «Кто не пьет — тот едет в Москву на заработки». Ничего не напоминает?
Конечно, жизнь в крупных городах и столицах нашей одной седьмой отличается диаметрально. И в провинции бывают уголки счастья (ключевое тут: «бывают»). Но чаще наоборот. Работая в течение десяти лет журналистом районки, я не раз выбирался в сельскую глушь. Был я свидетелем и такой сцены. В одном достаточно крупном селе глава района оптимистично спросил у местных школьников: «Кто хочет после окончания школы остаться в районе и трудиться на благо его процветания?».

http://magazines.russ.ru/znamia/2015/12/28k.html
q_w_z: (Clouseau)
Две недели назад в Артеке познакомился с Костей Филоненко, молодым социологом.
Я работал с товарищем-архитектором и для нас Костя стал вдруг очень комплиментарным человеком, просто для вечерних бесед о всяком, обмене книжками и т.п. вещей т.к. две недели мы были оторваны от привычного круга. Да и общие знакомые и интересы обозначились сразу считай.
Спасибо, конечно, и подрыву ЛЭП в Крым. Хотя сами масштабы Артека тоже повлияли.
В частности, Костя рассказал про Игоря Кона. А сейчас, я смотрю, он выложил на дружественном ресурсе намного более подробное изложение.

В российском гуманитарно-научном секторе не так много действительно узнаваемых в мире имен. Особенно их мало в социальных науках. Кон здесь являлся, кажется, последним российским социологом мирового уровня. Сфера его научных интересов непрерывно расширялась, а предмет изменялся.

Прославился он в 60-е годы благодаря тому, что стал заниматься сексологией. По сути, он первый разработал методологию для изучения сексуальности в отечественных социологии и психологии. Также он занимался социологией детства, юношества, «открыл» для российской науки этнографию детства.

Кроме этого, в конце 80-х именно по его инициативе началась работа с жертвами сексуального насилия, появились службы, телефон доверия, эти вопросы стали обсуждаться широко. Также отмена уголовного преследования за гомосексуальные отношения произошла в результате дискуссии, которую первым начал Игорь Кон.
полный текст по ссылке: http://thebookabilly.tumblr.com/post/134788461947/strawberries-in-the-birches


Топ-5 книг Кона по версии Кости )
1. «80 лет одиночества»

Грустное и остроумное название автобиографии – очень точно раскрывает особенности стилистики Кона.

Помимо невероятных историй о всяких знаменитостях (академических) – чего стоит история про то как Кон и Филипп Зимбардо (автор «Стэнфордского тюремного эксперимента») спасали Юрия Леваду – Игорь Семенович делится множеством ценных исторических наблюдений:

«Когда позже я писал, что самым страшным фактором советской сексуальности было отсутствие места, я знал это не понаслышке. Герценовский институт в 1944 г. был довольно неприглядным местом. В не отапливавшихся все годы войны аудиториях стоял собачий холод, студенты сидели в пальто и валенках, чернила замерзали, профессора читали лекции в пальто. Тем не менее было весело. Между прочим, после каждого институтского вечера в знаменитом белоколонном актовом зале, уборщицы выметали на хорах кучи использованных презервативов ( это - к вопросу о нравственности)»

2. «Мальчик – отец мужчины»

Для меня это самая важная теоретическая работа о взрослении. Она невероятно глубокая, проработанная и основательная. Дело даже не в количестве первоисточников (хотя и это важно – просто перечисление первоисточников занимает 30 страниц), а в широте, мастерстве и смелости – взять, а затем раскрыть такую огромную тему как феномен мальчишества. Что значит быть мальчиком, как из него вырастает мужчина, почему получилось так, что у нас в обществе такая жесткая оппозиция мужского и женского, как это влияет на детей и что с этим делать – вот о чем эта книга.

Масштабность исследования поражает: кажется, затронуты все возможные аспекты. От гендерных аспектов эволюции детской одежды до особенностей влияния школы на сексуальность.

«Мой главный вывод вызывающе тривиален: из разных мальчиков вырастают разные мужчины. Единого, приемлемого для всех канона маскулинности, к которому обязан стремиться мальчик, нет и быть не должно. Все мальчики, как и мужчины, – «настоящие»: и тот, который мечтает стать воином или покорителем горных вершин, и тот, кто пишет лирические стихи, и тот, кто готов часами корпеть над книгой или микроскопом, и тот, кто хочет быть мирным отцом семейства или спасать детей «над пропастью во ржи», и тот, который ни к чему особенному не стремится и хочет просто жить в свое удовольствие»

3. «Клубничка на берёзке: Сексуальная культура в России»

Эта книга поражает невероятной трезвостью. Действительно, так спокойно и отрешенно говорить ПРО ЭТО мог только он. Книга эта не раз переиздавалась, а разделы о современности, по сути, переписывалась.

Здесь представлен массивный анализ сексуальной «контрреволюции» в России, а также масштабные исторические очерки.

«Как и все прочие ценности, сексуальная культура требует заботы и внимания. При плохой экологии и неправильном обращении березка засыхает, а клубничка становится ядовитой»

4. «Любовь небесного цвета»

Психоаналитики первыми «разгадали», что субъект, личность человека в «психологическом» смысле, не имеет гендера и, соответственно, сексуальной ориентации. Поэтому столкновение с собственной сексуальностью (какой бы она ни была) может очень шокировать. Мы узнаем это только сейчас, даже самым прогрессивным мышлениям потребовалось время, чтобы принять это и понять. Кон написал книгу о восприятии гомосексуальности обществом, самими гомосексуалами, их сообществами как через призму современных исследований, так и на материале исторических источников.

«Много лет назад он был безнадежно влюблен в человека, который не хотел спать со ним, так как был отчаянно влюблен в третьего парня. Ему так и не удалось соблазнить своего любимого, зато он получил довольно тщеславное и философское утешение, переспав со своим соперником. Тот предпочел его мужчине, которого он любил, и таким образом он стал соперником собственного возлюбленного. Подобный кульбит возможен только в геевской жизни»

5. «Бить или не бить»

Как я уже писал выше, эта книга является последней в жизни Кона. Удивительным образом, но, как и свойственно Кону (и вообще-то должно быть свойственно всем исследованиям), это исследование не является ни апологией ни осуждением физического наказания детей. Это исследование о том как так получилось, что (к примеру) благородные джентльмены викторианской Англии давали себе труд лупить своих детей и не считать после этого свою честь и достоинство надломленными, а дети вырастали такими же благородными джентльменами, а сейчас это уже справедливо считается дикостью.

Насилие, его проявление и сдерживание вообще является одной из самых любопытных тем в социальных науках.


«Одна из главных причин распространенности телесных наказаний в России – общая «притерпелость» к насилию, жертвами которого являются не только дети, но и взрослые»
q_w_z: (Clouseau)
Originally posted by [livejournal.com profile] kenigtiger at Ничего нового (Длинненько о локальненьком)
Помимо сегодяншей синсацыи, с брифингом МО, френдлента моего ЖЖ и фейсбучек тоже пестрят синсацыей позавчерашней. Навальный и его ФБК выдали на суд апчественности Коротенькую документалочку о коррупции семейного клана генпрокурора Чайки. "Бомба! Сенсация! Обязательно смотреть!" и всё такое. На самом деле - ничего нового. Факты прекрасные, но типовые факты, схемы тоже типовые. Фильма тянет на очень хороший иллюстративный материал, которого у нас в последнее время масса перед глазами. Просто тут он увязан воедино, очень наглядно. Большая работа проделана по заданию гадюки, чтобы гадюка могла похлеще засадить жабе.

Механизм образования "путинской элиты", механизм вообще функционирования нашей политической и экономической системы никто так и не озвучивает. Принципы всего этого. Знаешь принципиальную схему явления - можешь хоть как-то понять, что с ним делать. Хотя бы в теории. Не озвучивают этого потому что, во-первых, никому это не надо в полный рост озвучивать. Нужны кусочки, выгодные то жабе, то гадюке. Во-вторых, если озвучить и донести до обывателя, то ему, обывателю, становится страшно. Я потом объясню почему, хорошо?

А пока - много букав )
q_w_z: (Clouseau)
В Москве на Мясницкой стоит человек и читает вывеску магазина: “Коммутаторы, аккумуляторы”.
- Ком-му... таторы, а... кко-му... ляторы... - и говорит: - Вишь, и тут омманывают простой народ!...
(Борис Пильняк. Голый год)
q_w_z: (Clouseau)
Герой романа Нила Стивенсона «Криптономикон» — математик Лоуренс Притчард Уотерхауз идет по Лондону. «[В Лондоне] бордюрный камень точно перпендикулярен улице, в отличии от Америки, где он имеет форму плавной логистической кривой [sigmoid curve]». Это мой буквальный перевод. К сожалению, в переводе Екатерины Доброхотовой в целом замечательном, именно в этом месте допущена неточность, что приводит к полному туману в условиях задачи, которую решает Уотерхауз. (У Доброхотовой первое предложение приведенного отрывка звучит так: «[В Лондоне] тротуары пересекаются под прямым углом». Но дальше я, в основном, последую за ее переводом.)

«Переход от тротуара к улице строго вертикальный. Если бы на голову Уотерхаузу поместили зеленую лампочку и наблюдали за ним сбоку во время затемнения, его траектория выглядела бы как прямоугольные импульсы на экране осциллографа — вверх, вниз, вверх, вниз».

Уотерхауз идет, периодически пересекая улицы. И в этот момент резко опускается вниз. Перейдя улицу – поднимается на тротуар. Лампочка рисует ломаную.

«Происходи это в Америке, импульсы располагались бы равномерно, примерно по двенадцать на милю, потому что в его родном городе улицы образуют правильную решетку».

Вот такую:
Здесь: узкие глубокие впадины – это улицы, которые разделяют тротуары. Так происходит потому, что человек – законопослушный американец или лондонец — ходит в основном по тротуарам, а не по проезжей части. «В Лондоне схема улиц нерегулярна и распределение квадратных волн выглядит случайным: иногда они сменяются часто, иногда редко. Ученый, которому показали бы эти прямоугольные импульсы, вероятно, отчаялся бы отыскать в них какую-нибудь закономерность; больше всего они походили бы на случайную последовательность, определяемую космическими лучами или распадом радиоактивного изотопа».

b2ap3_thumbnail_stiv1.JPG

Лампочка, на голове у лондонца рисует другую картинку:
b2ap3_thumbnail_stiv2.JPGДетектор космических лучей или детектор частиц, вылетающих из образца при радиоактивном распаде, действительно можно использовать как физический генератор случайных чисел.

«Другое дело, если этот ученый мыслил бы глубоко и оригинально. Глубины понимая можно достичь, поместив зеленую лампочку на голову каждого пешехода в Лондоне и записывая траектории в течение нескольких ночей. В результате получится толстая кипа миллиметровки с графиками, каждый из которых будет казаться совершенно случайным. Чем толще кипа, тем шире охват».
«Оригинальность ума – отдельное дело. Никто не знает, в чем тут финт. Один посмотрит на кипу меандров и не увидит ничего, кроме шума. Другой ощутит странный трепет, непонятный тому, кто подобного не испытывал. Некий глубинный отдел мозга, настроенный на поиск закономерностей (или наличия закономерностей) проснется и прикажет тупой будничной части мозга смотреть на кипу миллиметровки».

Поиск закономерностей и поиск наличия закономерностей — разные задачи. Если ты точно знаешь, что закономерность есть, – ты ее почти наверняка найдешь. Угадать, есть ли в бессмысленном, на первый взгляд, наборе данных скрытая закономерность, бывает куда труднее, чем ее отыскать. Герой фильма «Игры разума» сорвал крышу, как раз пытаясь понять – есть ли закономерность в хаосе исследованных им газетных и журнальных вырезок, а вот когда ему предъявили набор данных, в которых закономерность точно была – это знали вояки, пригласившие героя для консультации, — он эту закономерность быстро обнаружил.

«Сигнал слабый и не всегда осмысленный, но человек просиживает сутками, перебирая кипу бумаг, как аутист, расстилает их по полу, сортирует на кучки по некой неведомой системе, подписывает цифирки и буквы мертвых алфавитов, рисует стрелки, ищет похожие места, сопоставляет их между собой. Однажды этот человек выйдет из кабинета с подробной картой Лондона, восстановленной по графикам прямоугольных импульсов».

В целом похоже на мои собственные впечатления. В мозгу математика идет постоянный процесс распознавания закономерностей бытия. Обычно он происходит не на улице, а в дебрях математических формализмов, которые впрочем «дебрями» может назвать только человек малосведущий. Вовсе несведущий просто не знает об их существовании. Для математика эти дебри прозрачны, как весенний лес. Там много света. Все эти странные картинки и непонятные крючки, которые так смущают обычного человека, на самом деле однозначно интерпретируются, более того они способны к самодвижению и могут этим своим движением будить мысль. Они живут. Если «модель покрутить» и «икса погонять» – они могут натолкнуть на верную дорогу, потому что обладают собственной «волей»: есть направления, в которых они движутся легко, а есть такие в которых они двигаться отказываются наотрез.

Начинается все так, как описал Стивенсон, – с конкретного, познанного, привычного, и потому реального.

Реальность для разных людей выглядит совершенно по-разному, то что одному кажется мудреной абстракций, другому знакомо, как любимая кошка. Владимир Набоков сказал: «Реальность – вещь весьма субъективная. Я могу определить ее только как своего рода постепенное накопление сведений и как специализацию. Если мы возьмем, например, лилию или какой-нибудь другой природный объект, то для натуралиста лилия более реальна, чем для обычного человека. Но она куда более реальна для ботаника. А еще одного уровня реальности достигает тот ботаник, который специализируется по лилиям. Можно, так сказать, подбираться к реальности все ближе и ближе; но все будет недостаточно близко, потому что реальность — это бесконечная последовательность ступеней, уровней восприятия, двойных донышек, и потому она неиссякаема и недостижима. Вы можете узнавать все больше о конкретной вещи, но вы никогда не сможете узнать о ней всего: это безнадежно».

Так что реальность у каждого своя. Но она у каждого есть. От нее и начинается подъем к широким обобщениям или спуск в глубокие расщелины специализации.

Человек идет по улице и замечает, что бордюры в Лондоне устроены не так как в Америке. Потом возникает догадка подкрепленная языком описания – без подходящего языка догадка неоформлена, она еще только ощущение. Мы делаем шаг абстрагирования и видим уже не человека, который идет по улице Лондона, а осциллограф, который рисует его маршрут. Уровень тротуара – уровень улицы – уровень тротуара. Квадратная волна. Длительности случайны. Закономерность не просматривается. Здесь нужен еще один шаг – и это шаг вверх.

Мы отступаем от наблюдаемого объекта, чтобы увидеть картинку целиком, с другого ракурса, с высоты. Мы понимаем, что так движутся все люди, и каждый из них порождает подобный сигнал. Причем – вот важнейший момент – люди движутся по одним и тем же улицам, и значит порождаемые сигналы периодически будут совпадать. Легкий толчок понимания. Дальше мы перестраиваем язык, и начинаем отыскивать инварианты – некие постоянные в этом хаотическом движении.

Мы работает уже не с людьми, идущими по улице, не с ломаной на осциллографе, а с наборами чисел: 200, 150, 50, 213, 121…, которые отражают расстояние от одной улицы до другой в метрах. Мы начинаем сравнить разные наборы и замечаем, что в них есть совпадающие отрезки. Люди постоянно ходят по одним и тем же тротуарам, пересекают одни и те же улицы. Люди ходят по всему Лондону. Мы начинаем угадывать, когда в этом нерегулярном, почти случайном движении они идут по совпадающим маршрутам. Вот, например, как можно найти перекресток. Возьмем два набора, которые совпадают от n-го члена до m-го, а потом опять различаются. То место, где они начали совпадать – вполне возможно перекресток (не обязательно это один и тот же перекресток, поскольку два человека могли идти по параллельным улицам).

Здесь есть любопытная деталь. Если сетка регулярная, как в Америке, все последовательности, сколько бы мы их не собрали, будут различаться только количеством элементов. Если на милю приходится примерно 12 улиц, набор выглядит так: 130, 130, 130, 130… Мы сможем вычислить, сколько в городе улиц, но мы не сможем выяснить их взаимного расположения, они все для нас будут одинаковые. А вот в Лондоне мы соберем гораздо более содержательную информацию.

Представьте себе, что вам нужно собрать достаточно большой паззл, который состоит из одинаковых квадратиков. Это очень трудная задача. Любой квадратик по своей форме будет подходить к любому месту общей картины. Сложить-то квадратики мы сложим, а вот картинку вряд ли получим. Поэтому во всех паззлах все детальки имеют разную форму и подходят в точности только к одному месту на картинке, и мы можем ориентироваться на их форму в процессе собирания фрагментов. Точно также мы можем опереться на нерегулярность лондонских улиц в нашей задаче.

Если мы вооружимся компьютером и будем располагать хорошей статистикой движения лондонцев, скажем за год, мы с высокой точностью вычислим взаимное расположение улиц – для этого достаточно найти все перекрестки в городе.

Зачем это нужно? Это же бред сивых кобыл и брёх злобных коблов? Ходи и смотри – и план рисуй, скажет рассерженный читатель. Но все обстоит не так просто. Решая нашу задачу, мы сделали большое дело. Мы смогли набросать алгоритм, который при наличии необходимых данных и уточнении существенных деталей позволит, исходя из совершенно случайной, на первый взгляд, информации, получить вполне содержательный план города. А ведь когда мы исследуем природу, вся информация, которую мы получаем первоначально, кажется случайной. Человек незнакомый с наблюдательной астрономией видит на небе только звездный хаос.

В задаче Уотерхауза мы просто на эту случайную информацию немного обобщили, и вдруг проявились строгие закономерности.

Стивенсон в качестве эпиграфа к роману «Криптономикон» берет слова Алана Тьюринга: «Существует удивительно близкая параллель между задачами физика и криптографа. Система, по которой зашифровано сообщение, соответствует законам Вселенной, перехваченные сообщения — имеющимся наблюдениям, ключи дня или сообщения — фундаментальным константам, которые надо определить. Сходство велико, но с предметом криптографии очень легко оперировать при помощи дискретных механизмов, физика же не так проста».

Поэт постоянно что-то бормочет, переставляя слова, перебирая синонимы, прощупывая семантические обертоны, вслушиваясь в созвучия, трогая их связками, перекатывая на языке. Художник непрерывно рисует, даже когда у него нет под рукой карандаша. Это происходит почти инстинктивно..

Математик строит модели, абстрагирует и обобщает реальные данные, углубляется в подробности, отбрасывает несущественное. Это происходит постоянно и почти инстинктивно. И вдруг – толчок узнавания

В этот момент нужно остановиться и спросить себя: «А как это выглядит на самом деле?» Этот вопрос – начало решения, потому что он подразумевает, что мы уже знаем, как распознать бесконечное число тупиковых вариантов, которые к решению точно не приведут. Возможно, это и есть момент непосредственного созерцания, момент проявления целого, осознание границы.



А теперь возьмем другой пример. У Льва Толстого есть рассказ «Много ли человеку земли нужно». Его сюжет Толстой придумал (или узнал), когда поехал покупать землю в башкирской степи. Земля там была дешевая, потому что степь была далеко от больших городов. (Потом провели железную дорогу, и земля подорожала на порядок. Это была дальновидная инвестиция). А деньги у графа как раз появились – после издания «Войны и мира» он хорошо заработал. Видимо, он подумал, что лучше вложить деньги в покупку земли, а то ведь опять поставишь на какую-нибудь семерку червовую, и гуляй Вася. Впрочем, рассказ был написан через много лет после башкирского путешествия и опубликован в 1886 году.

Степь казалась необозримой. Зачем человеку столько земли?

http://novymirjournal.ru/index.php/blogs/entry/dve-kultury-nil-stivenson-i-lev-tolstoj
q_w_z: (birdy)
Шлют из Крыма смски
Мол купцы венециански
Ведут себя не по-пацански
DSC05128
q_w_z: (birdy)
Stage 1: The first and foremost reason that Greece got into trouble was the “Great Financial Crisis” of 2008 that was the brainchild of Wall Street and international bankers. If you remember, banks came up with an awesome idea of giving subprime mortgages to anyone who can fog a mirror. They then packaged up all these ticking financial bombs and sold them as “mortgage-backed securities” for a huge profit to various financial entities in countries around the world.

A big enabler of this criminal activity was another branch of the banking system, the group of rating agencies – S&P, Fitch and Moody’s – who gave stellar ratings to these destined-to-fail financial products. Unscrupulous politicians such as Tony Blair joined Goldman Sachs and peddled these dangerous securities to pension funds and municipalities and countries around Europe. Banks and Wall Street gurus made hundreds of billions of dollars in this scheme.

But this was just Stage 1 of their enormous scam. There was much more profit to be made in the next three stages!

Stage 2 is when the financial time bombs exploded. Commercial and investment banks around the world started collapsing in a matter of weeks. Governments at local and regional level saw their investments and assets evaporate. Chaos everywhere!

Vultures like Goldman Sachs and other big banks profited enormously in three ways: one, they could buy other banks such as Lehman brothers and Washington Mutual for pennies on the dollar. Second, more heinously, Goldman Sachs and insiders such as John Paulson (who recently donated $400 million to Harvard) had made bets that these securities would blow up. Paulson made billions, and the media celebrated his acumen. (For an analogy, imagine the terrorists betting on 9/11 and profiting from it.) Third, to scrub salt in the wound, the big banks demanded a bailout from the very citizens whose lives the bankers had ruined! Bankers have chutzpah. In the U.S., they got hundreds of billions of dollars from the taxpayers and trillions from the Federal Reserve Bank which is nothing but a front group for the bankers.

In Greece, the domestic banks got more than $30 billion of bailout from the Greek people. Let that sink in for a moment – the supposedly irresponsible Greek government had to bail out the hardcore capitalist bankers.

Stage 3 is when the banks force the government to accept massive debts. For a biology metaphor, consider a virus or a bacteria. All of them have unique strategies to weaken the immune system of the host. One of the proven techniques used by the parasitic international bankers is to downgrade the bonds of a country. And that’s exactly what the bankers did, starting at the end of 2009. This immediately makes the interest rates (“yields”) on the bonds go up, making it more and more expensive for the country to borrow money or even just roll over the existing bonds.

From 2009 to mid 2010, the yields on 10-year Greek bonds almost tripled! This cruel financial assault brought the Greek government to its knees, and the banksters won their first debt deal of a whopping 110 billion Euros.

The banks also control the politics of nations. In 2011, when the Greek prime minister refused to accept a second massive bailout, the banks forced him out of the office and immediately replaced him with the Vice President of ECB (European Central Bank)! No elections needed. Screw democracy. And what would this new guy do? Sign on the dotted line of every paperwork that the bankers bring in.

(By the way, the very next day, the exact same thing happened in Italy where the Prime Minister resigned, only to be replaced by a banker/economist puppet. Ten days later, Spain had a premature election where a “technocrat” banker puppet won the election).

The puppet masters had the best month ever in November 2011.

Few months later, in 2012, the exact bond market manipulation was used when the banksters turned up the Greek bonds’ yields to 50%!!! This financial terrorism immediately had the desired effect: The Greek parliament agreed to a second massive bailout, even larger than the first one.

Now, here is another fact that most people don’t understand. The loans are not just simple loans like you would get from a credit card or a bank. These loans come with very special strings attached that demand privatization of a country’s assets. If you have seen Godfather III, you would remember Hyman Roth, the investor who was carving up Cuba among his friends. Replace Hyman Roth with Goldman Sachs or IMF (International Monetary Fund) or ECB, and you get the picture.

Stage 4: Now, the rape and humiliation of a nation begin. For the debt that was forced upon them, Greece had to sell many of its profitable assets to oligarchs and international corporations. And privatizations are ruthless, involving everything and anything that is profitable. In Greece, privatization included water, electricity, post offices, airport services, national banks, telecommunication, port authorities (which is huge in a country that is a world leader in shipping) etc.

In addition to that, the banker tyrants also get to dictate every single line item in the government’s budget. Want to cut military spending? NO! Want to raise tax on the oligarchs or big corporations? NO! Such micro-management is non-existent in any other creditor-debtor relationship.

So what happens after privatization and despotism under bankers? Of course, the government’s revenue goes down and the debt increases further. How do you “fix” that? Of course, cut spending! Lay off public workers, cut minimum wage, cut pensions (same as our social security), cut public services, and raise taxes on things that would affect the 99% but not the 1%. For example, pension has been cut in half and sales tax increase to more than 20%. All these measures have resulted in Greece going through a financial calamity that is worse than the Great Depression of the U.S. in the 1930s.


http://www.hangthebankers.com/how-greece-was-robbed-by-the-bankers/
q_w_z: (birdy)
В том числе и по наводке [livejournal.com profile] schegloff начал читать разные книжки, написанные современными физиками более внимательно..
И ладно там "Битвы у черной дыры" Сасскинда, про которую у Щеглова целый цикл записей образовался.
А вот, скажем, Ли Смолин "Неприятности с физикой. Взлёт теории струн, упадок науки и что за этим следует" примерно десятилетней давности.
В целом Смолин переведен плохо и излагает не очень связно т.е. без прочтения, к примеру, "Элегантной Вселенной" струнного_теоретика™ Брайна Грина нифига не ясно, что именно по физическим основаниям он там критикует.
За тем, что там вообще интересного было за последние 50 лет я бы отправил к Кипу Торну ("Черные дыры и складки времени. Дерзкое наследие Эйнштейна") - он очень хорошо пишет, хорошо переведен, сам говорит по-русски и потому знает не только англоязычную физику (может сказать и за вклад Зельдовича и его учеников, к примеру).
Зато треть книги Смолин пишет про того, как эта физическая наука нетак устроена у наглосаксов (в первую очередь США). И это несколько другая картина, относительно указанного Щегловым вида "суперзвезда-эгоцентрик великий физик бодаётся с другим таким же, а остальные всё равно нчиего не понимают толком" про Хокинга и Сасскинда.

Вот скажем, как это выглядит:


Ничего не значит, что слово «социология» возникает сегодня больше среди струнных теоретиков, чем среди любых других групп ученых, которых я знаю. Оно кажется сокращением выражения «взгляд сообщества». В обсуждении текущего состояния дел с молодыми струнными теоретиками вы часто слышите от них вещи вроде: «Я уверен в теории, но я ненавижу социологию». Если вы высказываете свое мнение по поводу узости точек зрения, представленных на конференциях по теории струн, или по поводу быстрой смены тем модных исследований из года в год, струнный теоретик согласится и добавит: «Мне это не нравится, но это же просто социология». Не один друг объявлял мне, что «сообщество приняло решение, что теория струн верна, и нет ничего, что бы вы могли с этим сделать. Вы не можете бороться с социологией».
...

«Я нахожу высокомерие некоторых струнных теоретиков поразительным, даже по стандартам физиков. Некоторые искренне уверены, что все не струнные теоретики являются учеными второго сорта. Это повсюду в их рекомендательных письмах друг другу, и некоторые из них на самом деле говорили это мне в лицо. ... Струнная теория [воспринимается] столь важной, что она должна осуществляться на практике в статье расходов любой другой теории. Имеются два проявления этого: струнные теоретики приглашались на работу на профессорско-преподавательские позиции на непропорционально высокий уровень, не обязательно соизмеримый со способностями во всех случаях, и молодые струнные теоретики обычно плохо образованы в физике частиц. Некоторые буквально затруднялись назвать фундаментальные частицы природы. Оба этих проявления вызывают беспокойство по поводу долгосрочного будущего нашего предмета.» [105]
Высокомерие, которое описала доктор Хьюитт, стало свойством сообщества струнных теоретиков с самого начала. Субрахманьян Чандрасекар, возможно, величайший астрофизик двадцатого столетия, любил рассказывать историю визита в середине 1980х в Принстон, где он чествовался за недавнее награждение Нобелевской премией. За завтраком он оказался рядом с важным молодым человеком. Поскольку физики часто идут на неформальное общение, он спросил своего напарника по завтраку: «Над чем вы работаете в эти дни?» Ответ был: «Я работаю над теорией струн, которая является самым важным достижением в физике двадцатого столетия». Молодой человек продолжил советовать Чандре прекратить то, что он делал, и переключиться на теорию струн, или он рискует стать столь же ненужным, как те, кто в 1920е не принял немедленно квантовую теорию.
"Молодой человек," – ответил Чандра, – «Я знал Вернера Гейзенберга. Я могу обещать вам, что Гейзенберг никогда не был бы столь груб, чтобы сказать кому-нибудь, чтобы тот остановил то, что делает, и занялся квантовой теорией. И он определенно никогда не был бы столь неучтив, чтобы сказать кому-нибудь, кто получил своего доктора философии пятьдесят лет назад, что он близок к тому, чтобы стать ненужным».
Любой, кто имеет дело со струнными теоретиками, регулярно сталкивается с этим видом крайней самонадеянности. Не имеет значения, какая проблема обсуждается, единственный вариант, который никогда не возникает (кроме случаев, когда он вводится сторонним наблюдателем), это что теория может просто быть неправильной. Если обсуждение меняет направление к факту, что теория струн предсказывает ландшафт, а поэтому не делает предсказаний, некоторые струнные теоретики будут напыщенно говорить об изменении определения науки.
Некоторые струнные теоретики предпочитают верить, что теория струн слишком сокровенна, чтобы быть понятой человеческим существом, вместо того, чтобы рассмотреть возможность, что она может быть просто неверна. Одно недавнее объявление на физическом блоге прекрасно озвучило это: «Мы не можем ожидать, чтобы собака поняла квантовую механику, и может быть, что мы достигли предела того, что люди могут понять по поводу теории струн.
Может быть, где-то имеются высокоразвитые цивилизации, для которых мы являемся столь же разумными, как и собаки для нас, и может быть, что они достаточно хорошо постигли теорию струн, чтобы двигаться к лучшей теории...».[106] На самом деле струнные теоретики, кажется, не имеют проблем с верой в то, что теория струн должна быть верна, одновременно признавая, что у них нет идей, что она реально собой представляет. Другими словами, теория струн будет частью схемы, что бы за ней не последовало. Первое время, когда я слышал выражение этого взгляда, я думал, что это шутка, но четвертое повторение убедило меня, что говорящий серьезен. Даже Натан Зайберг, который является выдающимся теоретиком в Институте перспективных исследований, цитировался в недавнем интервью как сказавший («с улыбкой»): «Если имеется нечто (за пределами теории струн), мы назовем это теорией струн».[107]Read more... )

А вы говорите, Академия Наук.

q_w_z: (birdy)
Originally posted by [livejournal.com profile] bars_of_cage at Оса-наездник
19-го июня в Мещанском уголовном суде начинают судить мою сестру Ларису по ст.213 "Хулиганство".
16-го июня Мосгорсуд рассматривает иск о ликвидации нашего ТСЖ "Рождественский бульвар, д. 10/7"
Истец и там и там - жительница коммуналки Балабанова.
Мне нужно было испытывать к ней неприязнь - а мне за нее страшно, ведь ей осталось жить ровно столько же, сколько мы удержимся в доме.
Ее соседка по квартире, одинокая Люся Мамонова, умерла. Она сначала поработала на захватчиков - подписала "выписку из протокола" от имени жителей - что согласны на отъем чердаков. А теперь стала ненужна и умерла. Выяснилось, что вышла до того замуж за некоего 40-летнего Лапунова.
Лапунов теперь живет в комнате Люси и обрабатывает Балабанову.
Балабанова одинокая, с сыном-инвалидом и вторым сыном от предыдущего "смотрящего" по чердакам.
К Лапунову и Балабановой приходит регулярно, часто по ночам, участковый из Мещанского ОВД Кобзев. А на чердак - майор Морковник, известный по борьбе с экстремистами, см.Гугл.
Пишет за Балабанову адвокат Игорь Соколов от "Вотека-Эстейта" - он же вел все уголовные и гражданские дела против нас, он же трижды организовывал перехватывал руководство ТСЖ, с Балабановой в правлении.
Противно смотреть на это, как на гусеницу, в которую воткнул яйцеклад оса-наездник. Она поживет еще, ровно столько, пока она нужна для фактуры "рассерженного жителя". Потом ее 4 комнаты окажутся переписанными, как с Люсей Мамоновой, как с Фрид из 2 строения, "завещавшей" свою площадь не родственникам, а мужу соцработницы, бывшему менту. Завещавшей в больнице, выездному нотариусу, за 2 дня до смерти.
В начале, еще в 2007 году, захватчики пытались сколотить команду из недовольных - но сейчас все те, кто имеет семью, кто имеет работу, кто минимально социально интегрирован - те отсеялись, соскочили, или, точней, их оказалось сложно подсадить на некую иглу (возможно, вполне физическую).
Понятно, что дарвинизм, и вымывание больных и слабых, а также идиотов. Но противно, что органы полиции участвуют в этом отсеве. Вместо того чтобы защищать этих слабых от преступников.

Кто эти мухи-наездники? бизнес, сросшийся с госорганами.
Подвал захватил ДИГМ, чердак - ООО "Вотек-Эстейт".
Как только мы стали отбивать чердак, начали выигрывать в судах - стали жечь машины, бить, заводить уголовные дела. А.В.Константиновский, говорят, предложил за проломление моей головы 10.000 долларов.
Сейчас Департамент имущества Москвы и мужыки в подвале, где находится ресторан (как говорят разные источники, "ментовской"), занялись примерно тем же самым - сначала организовали избиение сестры, теперь пытаются посадить ее по ст. "Хулиганство". Почему ее? потому что она ведет Аррбитражный суд.
2 июля в Арбитражном суде решающее заседание о возврате незаконно занятого ДИГМ подвала в общедолевую собственность. План ответчиков - вытащить на суде бумагу: "ТСЖ ликвидировано", как это проделалось с ТСЖ "Сретенский бульвар, д.6" ("Дом России"), "пишите отказ в связи и отсутствием истца"
Такие вот ниточки, и вот как сошлись в это лето.
Даю ссылку на Светлану Рейтер в БГ - я репортаж прочитал полностью только сейчас (!). А хороший был материал, и с годами приобрел звездочек. Как правильно это - просто фиксировать, просто фотографировать. С годами узор сам вырисовывается.

http://bg.ru/society/cherdak_ili_zhizn-10575/

December 2016

S M T W T F S
     123
4 567 89 10
11 12 13 14 15 16 17
18192021222324
25262728293031

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 8th, 2025 09:58 am
Powered by Dreamwidth Studios